Нам не нужна независимость от Грузии

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Со 2 по 7 мая в городе Тбилиси проходили встречи русских литераторов и артистов (Алексей Алехин, Максим Амелин, Дмитрий Веденяпин, Сергей Гандлевский, Вадим Жук, Игорь Иртеньев, Александр Кабаков, Борис Кинер, Марина Курчевская, Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн, Владимир Тучков, Михаил Цитриняк) с грузинскими читателями и зрителями. Стороны выразили глубокое удовлетворение результатами саммита и друг другом.

Буша вешали у самого входа в старый город. Президент предостерегающе выставил ладонь, будто предлагал повременить минутку и не принимать скоропалительных решений, но кран медленно и упрямо тянул билборд вверх, рабочие в интернациональных оранжевых жилетах и местных войлочных шапочках делали свое дело сближения Соединенных Штатов Америки и демократической Грузии. До официального визита оставались лихорадочно считанные городскими властями дни, на всех столбах уже торжествовала дружба на двух языках, а жуткую тбилисскую мостовую долбили сразу везде, надеясь чудом обновить ее культурный слой к тому времени, когда нога дорогого гостя осуществит первый геополитический шаг по древней земле.

Между тем российский визит уже шел своим чередом. Мы прилетели в Тбилиси на неделю раньше американского лидера, что было по меньшей мере справедливо с точки зрения истории отношений между народами. Впрочем, приглашая нас для нескольких выступлений перед стосковавшейся по русскому языку тбилисской публикой, Котэ Кубанейшвили, популярнейший в нынешней Грузии поэт, никакой политики в виду не имел. "Слушай, какая политика, я ее маму имел в виду! Сейчас немножко покушаем, потом кушать будем", - такая программа вполне описывала бытовую сторону нашего пребывания в Грузии, что же касается духовной составляющей, то она исчерпывающе характеризовалась словом "счастье".

У каждого советского человека была своя Грузия.

О, пальмы в Гаграх, ах, тбилисская хинкальная с зеленовато-соломенным горько-ледяным "Эрети" по рублю литр, и друг, норовивший подарить все, оказавшееся в твоем поле зрения, и в клочья ласкающее душу женское грузинское пение русско-цыганских романсов, и великое, величайшее грузинское кино.

Одни помнили Табидзе и Гудиашвили, другим хватало единственной грузинской фамилии, да и то ассоциировавшейся исключительно с трагической песней про миллион алых роз, но никто из нас не мог жить без этой удивительной страны, без этих людей, умевших несравненной личной комичностью снижать неподдельный национальный пафос. В империи, пораженной проказой рабства, был огражденный горами рай, в котором, как нам казалось, искоренить свободу невозможно, она входила в состав воздуха вместе с запахом молодого вина-маджары.

Потом картинка перекосилась, пошла рябью, на экране возник грузин в каске вместо анекдотической кепки-аэродрома. Жизнь повернуло на унылую серьезность, и уже начало казаться, что военные базы, прекращение переговоров и заявления в связи с последними недружественными действиями правительств навсегда лишили русское сердце его грузинского предсердия.

Расцвета-ай под солнцем, Грузия моя...

Я всегда не любил эту песню, как и "Подмосковные вечера", но, ей-богу, иногда хотелось, чтобы снова прозвучала эта советская пошлость.

А в Тбилиси все оказалось на своих местах - и стало хорошо.

- Ара, сейчас пойдем к одному нашему другу, его дома нет, но он нас очень ждет, потом пойдем к другому другу, а вечером один хороший человек нас приглашает, он пока не знает, что вы приехали, но будет очень рад.

Возникало ощущение, что мы все находимся внутри грузинского фильма, бесконечно разыгрывался на натуре "Жил певчий дрозд" или что-то необыкновенно похожее на это великое исследование грузинского национального характера. Мешали, правда, нищета города, ветшание домов прямо на глазах, бедность уличной одежды, огорчали ржавые "Жигули" - как может грузин на такой дряни ездить, а? - но поверх всего веял все тот же ветер прекрасного легкомыслия, артистического пренебрежения к реальной жизни. И понемногу роскошь вечности проступала сквозь убожество сегодняшнего дня. Время шло, никуда не торопясь, останавливаясь поболтать с другом детства, лавируя меж тротуарных выбоин и провалов, заглядывая в окруженные дощатыми галереями и овеваемые сохнувшим бельем дворы, и мы плыли в этом медленном южном времени, очумело оборачиваясь вслед интеллигентным грузинским красавицам.
 
В сущности, это было то, что раньше назвали бы днями русской литературы в братской республике, да это и теперь следовало бы так назвать. Потому что строй ведь республиканский, нет? Ведь братья же мы, брат? И ведь русская же литература жила в эти дни на сценах двух театров, в литературном кафе и клубе "Кавказский дом", где мы, пишущие, читали, и мы, поющие, пели; в огромной пустой, словно кинопавильон, квартире, выделенной нам хозяином, очаровательно серьезным и прелестно юным кинематографистом по имени Дато; в автобусе, несшем нас в горы, к монастырям и придорожным обедам, сейчас покушаем немного, потом кушать будем... Почти чисто мужская наша компания - как любая, независимо от культурного и прочих уровней, мужская компания, оторванная на срок от дома? - быстро приняла стиль внутреннего общения, свойственный пионерлагерю, казарме и тюремной камере. И в свободное от выполнения литературного долга время мы, немолодые, усталые и обычно довольно скучные люди, смеялись своим чудовищным шуткам так, как давно не смеялись. Дети ведь смеются не оттого, что смешно, а потому, что хорошо. Время от времени нас одолевало хоровое пение в диапазоне от "Лучинушки" до "Скалистых гор", что придавало дополнительный ностальгический оттенок мероприятию.
 
Поздней ночью мы вышли из дворца богатейшего в Грузии человека. Зачем Бадри пригласил нас, осталось загадкой, приходилось принять единственное примитивное объяснение: ему было интересно поговорить с русскими писателями. Несколько подавленные роскошью интерьера и ужина, расселись художники слова в автобусе, и он, покачиваясь, беззвучно покатился во тьме стекающих с горы улиц. Вопреки обыкновению все молчали.

Тут у меня появилось время подумать о независимости.

Ну вот, думал я, все такие, блин, независимые, что дальше некуда, и независимость уже распространяется на географию, так что от Тбилиси теперь ближе до Вашингтона, чем до Москвы. Хорошо. Но кто предоставит независимость мне - независимость от этих веселых людей с грустными глазами, от этого веселого и трагического города, от бережно окруживших его гор и тени крепости в светлом ночном небе, от воспоминаний об этих днях и этом счастье? Я отказываюсь от такого суверенитета, заберите его. Мне не нужна независимость от Грузии.

А в последний вечер грузин Алик повторил это слово в слово. Мы стояли в его дворе, прекрасная грузинка Эка прекрасно пела прекрасные слова "Не уезжай ты, мой голубчик", все вокруг обнимались, большая белая собака вдруг начинала убедительно, будто произнося тост, лаять, и Алик отказался от своей личной независимости в пользу своей же зависимости от русского языка, литературы и дружбы с русскими.

Ну ему виднее: он поэт.

К тому же на его визитной карточке написано коротко и решительно: "специалист".

Где найти других таких красо-от...

Александр Кабаков

Опубликовано 16 мая 2005 года