Представитель Северо-Осетинской общественной организации "Справедливость" Вахтанг Джигкаев: "Принятие Грузией закона о реституции в его нынешнем виде исключает построение доверия между сторонами грузино-осетинского конфликта"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Проект закона о реституции был представлен и обсуждался в ходе встречи экспертов из Грузии, Северной Осетии и международных организаций, а также беженцев, прошедшей 30-31 марта 2006 г. во Владикавказе. Встречу экспертов организовал Международный институт Стратегических исследований (Лондон) в рамках грузино-осетинского диалога.

О восприятии беженцами основных проблем процесса восстановления их имущественных прав в интервью корреспонденту "Кавказского узла" рассказал эксперт по экономической реабилитации зоны грузино-осетинского конфликта, представитель Северо-Осетинской общественной организации "Справедливость" Вахтанг Джигкаев.

- На круглом столе во Владикавказе я представлял Северо-Осетинскую общественную организацию "Справедливость", которая была создана инициативной группой беженцев, выходцев из Боржомского района Грузии два года назад. Фамилия Джигкаевых, к которой я принадлежу, родом из этого района. Во время войны 1990-х гг. осетины Боржомского ущелья были изгнаны из своих сел, пешком перешли в Армению, и потом правительство Армении на вертолетах переправило их в Северную Осетию. Организация "Справедливость" была создана беженцами только два года назад, до этого они общались неформально. Сначала были зарегистрированы беженцы из Боржомского района, около двух тысяч человек. Со временем в организации стали регистрироваться беженцы из других районов Грузии - Каспского, Хашурского, Карельского, Горийского. Сейчас у нас уже более четырех тысяч семейных заявлений. В настоящее время члены организации собирают информацию о местах проживания беженцев, размере потерянного имущества. Большое значение имеет вопрос документов. Так как большинство беженцев бежали даже без личных вещей, у них нет документов, удостоверяющих их право на владение собственностью.

- В обсуждении проблем беженцев во Владикавказе отказались принять участие эксперты, представляющие Юго-Осетинские организации.

- Южная Осетия отказалась участвовать по совершенно очевидным причинам: закон о реституции - это внутренний закон Грузии. Обстановка в Южной Осетии сейчас достаточно острая, и они опасались, что их участие в обсуждении внутреннего закона Грузии станет поводом для политического пиара и могут прозвучать заявления, что южные осетины совместно с грузинами участвуют в обсуждении общего закона. С моей частной точки зрения такая позиция не совсем корректна, поскольку мы, например, не станем частью Австралии, если будем обсуждать закон, принимаемый Австралией. Но здесь сыграло свою роль и другое обстоятельство. Закон, к обсуждению которого мы готовились, в последней редакции, звучал так: "Закон о реституции имущественных и неимущественных прав пострадавших в результате грузино-осетинского конфликта". В той же редакции закона, которую нам дали непосредственно в первый день конференции во Владикавказе, и который накануне был распространен на заседании Смешанной контрольной комиссии (СКК), было совершенно другое заглавие, а именно: "Закон о реституции имущественных и неимущественных прав граждан, пострадавших вследствие конфликта в бывшем Юго-Осетинском автономном округе". Дело даже не в том, что не было никакого округа, была Юго-Осетинская автономная область. Провокация заключается в том, что название несет несколько иных смыслов. Из названия закона совершенно очевидно следует, что ответственность за конфликт возлагается на "автономный округ". Кроме того, получается, что все остальные беженцы, которые бежали не с территории Южной Осетии не особенно пострадали. То есть в самом название есть несколько смыслов, которые делают невозможным какое-либо обсуждение. Позиция Южной Осетии достаточно объяснима. Но вне зависимости от того, каков закон, беженцы должны отстаивать свои интересы, если не хотят, чтобы все оставалось на том же уровне, как в последние 15 лет.
 
- Была ли изменена формулировка названия закона в ходе встречи?

- Нет, но осетинские эксперты, присутствовавшие на встрече, в один голос заявили протест. Сразу же с осетинской стороны был поднят вопрос о том, для чего принимается этот закон. Из преамбулы закона следует принцип равной ответственности сторон. То есть был конфликт, в котором осетины убивали грузин, грузины осетин и нет чьей-то особой вины. А сейчас грузинская сторона из чувства гуманности хочет возместить ущерб жертвам конфликта. Это совершенно не так. Если мы говорим, что закон о реституции должно способствовать созданию доверия между сторонами, то через принятие закона в таком виде о построении доверия речи быть не может. Если в Южной Осетии шли военные действия с участием обеих сторон, то осетины, жившие во внутренних районах Грузии (многие из них даже по-осетински уже не говорили) не сделали ни одного выстрела, они никогда не заявляли, что не являются частью Грузии, их выгоняли по одному признаку - национальности. Беженцы рассказывали ужасающие истории про то, каким пыткам они подвергались в годы конфликта. О какой равной ответственности сторон здесь можно говорить? Грузинская сторона должна дать политико-правовую оценку событий и взять на себя ответственность за произошедшее, без этого не может быть никакого построения доверия. И это должна быть не преамбула документа, а отдельный документ, принятый на высоком государственном уровне, ратифицированный президентом и парламентом Грузии. Главным в этом документе должно быть положение, что не осетины были агрессивной стороной, что это был геноцид, этнические чистки осетин, когда их убивали по национальному признаку. И второе главное положение, что никогда в истории это больше не повторится. Уровень ответственности Грузии должен быть таким же, как уровень ответственности Германии за Холокост. Вот тогда беженец будет гарантирован, что он вернется и не подвергнется новому насилию.

- В контексте вопроса о признании Грузией своей вины показательно положение обсуждавшегося законопроекта о выплате компенсации за моральный ущерб. Как Вы его оцениваете?

- По этому положению, компенсация не может составлять более 5 тысяч лари, что меньше 3 тысяч долларов. Как определялась эта сумма, кем, каков был механизм определения, совершенно непонятно. Вообще, моральный ущерб - это субъективная категория. Для его оценки обычно берется некий прецедент. Надо смотреть, что сказано на этот счет в мировом праве. Ничего подобного сделано не было. Цифра была взята просто из головы. То, что будет выплачиваться компенсация за моральный ущерб - это признание вины грузинского государства. Должна быть ответственность, которую берет на себя Грузия и механизм, через который она реализует свою ответственность, чтобы восстановить доверие. А когда выводятся такие формулировки, что моральный ущерб не может быть оценен больше, чем в 5 тысяч лари, сложно говорить о доверии. Я уверен, что большинство беженцев расценят это как издевательство.

- В своем выступлении Вы отметили, что абсолютное большинство беженцев не хотят возвращаться в Грузию. Каким может быть механизм реституции в этой ситуации?

- Беженцы уже обустроились в Северной Осетии. Дети говорят по-русски, они уже вырваны из грузинской среды, да и той грузинской среды, в которой выросли их родители, уже нет. Около 20% беженцев живет в совершенно ужасных условиях. Мы посетили два лагеря, где живут самые бедные из беженцев - это здание свинофермы бывшего военного городка и здание бывшей бани.15 лет эти люди живут в жутких условиях. И все же они не хотят возвращаться в Грузию, даже если им восстановят дома. И дело даже не в том, что у них нет домов. Они боятся, что во всех инстанциях их будут ущемлять по национальному признаку. Беженцы говорят, что и до конфликта начала 90-х, было ущемление по национальному признаку - в 40-х, 50-х, 60-х. Чтобы улучшить свой социальный статус, многие люди меняли фамилии, добавляя грузинские окончания. Сейчас, в условиях, когда нет уже компактных осетинских общин, которые могут защитить своих членов, люди опасаются насилия еще больше.

- То есть, Вы считаете, что восстанавливать дома беженцев в Грузии бесполезно, так как никто не вернется?

- На состоявшейся встрече мы имели возможность познакомиться с опытом Боснии и Герцеговины, где тоже была ситуация абсолютного недоверия. Но они начали выстраивать доверие, принимать программы по информированию, специальные комиссары проверяли состояние беженцев, все жалобы доводились до судов. В конце концов, из 2 миллионов беженцев не вернулось только около 250 тысяч. То есть ситуация может изменяться. Если грузинская сторона будет реально менять свой подход, то и здесь возможны какие-то изменения. Нужно всегда оставлять двери открытыми. Но для того, чтобы процесс пошел, у беженцев должно быть право выбора. На данный момент по закону право выбора заключается в том, что беженец может продать или оставить себе тот дом, который будет восстановлен для него в Грузии. У него нет выбора, что ему выдадут деньги вместо дома. Совершенно очевидно, что если на дом будет потрачено, скажем, 20 тысяч долларов, то он сможет продать его не более чем за 3 тысячи долларов. И эта схема может быть реализована таким образом, что в национальном ущемлении никого нельзя будет обвинить. Скажут, что в данном регионе такая рыночная цена.

Таким образом, получается, что международное сообщество выделяет деньги, на которые Грузия будет проводить реституцию, дальше наймут грузинских рабочих, которые на территории Грузии построят дома. В случае, если эти дома продаются за меньшую стоимость, решаются социальные проблемы Грузии. Все преференции от строительства, налоги, зарплаты, абсолютно все финансовые потоки остаются в Грузии.

А что от этого получают беженцы? Беженцы, возможно, получат ту плату, которую они выручат от продажи построенных для них домов. Причем, совершенно непонятно, как будет определяться цена на дома. С грузинской стороны отвечали, что будет браться средняя стоимость по данному селу, но как определить среднюю стоимость в селе, где все разрушено до фундамента и нет никакой рыночной цены. О каком построении доверия между сторонами можно говорить при таком механизме? Он может вызывать еще большее недоверие.

Все время нужно помнить о том, для чего принимается закон. Если он нужен для построения доверия, то, безусловно, нужно говорить о том, чтобы каждая семья сама определяла, как ей можно возместить причиненный ущерб - через восстановление домов или выплату соответствующих компенсаций.

4 апреля 2006 года