Интервью "Спутнику" о будущем журнала "Дарьял"

делюсь своим нескромным интервью, которое вышло на "Спутнике". оно о моей новой работе, о журнале "Дарьял", о литературных предпочтениях и тд... можно, кстати, поговорить об этом, о предпочтениях, может кто-то открыл для себя новых авторов... я вот подумал и сделал топ-3 книг, которые больше всего на меня повлияли. 

В жизни каждого любителя чтения есть такие вечные книги, перевернувшие его сознание. Я назову три, которые потрясли меня в хронологическом порядке своего взросления: 1. «Старик и море» Хэмингуэя (в 12 лет); 2. «Над пропастью во ржи» Сэлинджера (в 17 лет). 3. «Посторонний» Камю (в 22 года). 

оригинал интервью на сайте "Спутника"

Новый главред литературного журнала "Дарьял" рассказал, как начинал писать, стоит ли ждать перемен в содержании издания, а также ответил на вопрос, будет ли он и дальше "рок-н-роллить", в чем не часто отказывал себе до нынешнего назначения

Новость о том, что новым главным редактором литературного журнала "Дарьял" стал Алан Цхурбаев, общественность Северной Осетии встретила положительно и с большой радостью. Сам Алан писал в своем блоге, что предложение от Ольги Тотровой (главный редактор "Дарьяла" после смерти Руслана Тотрова — ред.) возглавить журнал было очень неожиданным и поначалу вызвало сомнение в собственных силах. Но после слов Ольги Эрнестовны о том, что сам Руслан Хадзыбатырович видел в Алане своего преемника, он согласился. В своем блоге Алан также писал, что несколько дней не решался сесть в кресло главного редактора. О том, как проходят первые дни в новой должности, какие уже есть планы и первые задумки, а также как 20 лет назад начался его творческий путь на страницах журнала "Дарьял", Алан Цхурбаев рассказал в интервью корреспонденту Sputnik Анне Кабисовой.

—  В какой момент ты все-таки решился сесть в это кресло?

— Я наверно только на третий день сел в это кресло. Сначала я не мог спокойно находиться здесь и правда не осмеливался первые пару дней садиться в него, потому что с этим кабинетом у меня связаны совсем другие воспоминания и мысли: когда-то давно, много лет назад, я в первый раз попал в кабинет к Руслану Хадзыбатыровичу Тотрову — это то место, откуда начался мой совсем небольшой, но все-таки писательский путь. То, как Руслан Хадзыбатырович почти двадцать лет назад поддержал нас, молодежь, и, не побоюсь этого слова, стал нашим старшим другом, все это сделало мое назначение очень волнительным и эмоциональным. И только вчера, на третий день, я сел в это кресло. Я ничего не делал, просто сидел и проникался атмосферой, смотрел в окно, думал и чувствовал. У меня ощущение, что я вернулся в очень родное для меня место, но уже в другом качестве.

—  Расскажи предысторию вашего знакомства с Русланом Хадзыбатыровичем — Алан нашел Руслана Тотрова, или наоборот?

— Было так. Я учился на втором или третьем курсе и Руслан Бекуров однажды сказал, что есть журнал, который готовит молодежный выпуск. Тогда "Дарьял" как раз придумал свой пятый молодежный номер, он так и назывался "Пятый молодежный номер". Я загорелся, потому что на тот момент у меня был как раз написан один рассказ, его я и передал Руслану Бекурову. Он отнес его в редакцию и через несколько дней сказал, что главный редактор "зарубил" рассказ и публиковать его не будут. Причину отказа не озвучили, но я предполагаю, что просто рассказ был дурацкий — во-первых, он был маленький, а кому нужен один маленький дурацкий рассказ? Ну, а во-вторых, этот рассказ, как и у многих людей молодого возраста, которые только начинают писать, был о дожде. Я хорошо помню, как писал его в своей комнате: за окном шел дождь и я начал что-то сочинять.

Рассказ был о том, как парень с девушкой сидят в номере отеля, за окном идет дождь и они разговаривают о чем-то незначительном и совершенно не имеющем смысла. А в конце оказывается, что этот отель уже много лет закрыт и там никого не могло быть. Я же говорю, что это был ужасно банальный сюжет и я очень рад, что его не опубликовали, а потом он потерялся и я счастлив, что он больше не существует. В том "Пятом молодежном номере" опубликовали рассказы Руслана Бекурова и Сослана Мамсурова и я им страшно завидовал, но через год у меня уже появились новые рассказы и меня тоже опубликовали. Тогда я и познакомился с Русланом Хадзыбатыровичем. Общаясь с нами, он заражал уверенностью и это давало силы и желание продолжать. Это не громкие слова — он действительно выстраивал с нами очень дружеские и доверительные отношения.

— А до этого рассказа были еще какие-то попытки писать?

— Нет, это была первая попытка. Просто я читал книги, и в один момент у меня появилось желание самому что-то написать.

— Можно сказать, что отказ опубликовать этот рассказ о дожде и то, что в том молодежном номере напечатали рассказы твоих друзей, тебя по-хорошему разозлило и вдохновило?

— Мне очень повезло с людьми, которые окружали меня в студенческие годы — они оказали на меня очень большое влияние, и я никогда этого не скрываю. Они заразили меня своим желанием заниматься творчеством — это касается не только литературы, но и музыки.

— Была ли со стороны Руслана Хадзыбатыровича цензура?

— Такого никогда не было. Да и мне не кажется, что в моих рассказах было что-то, что могло вызвать негативную реакцию общества — слишком откровенное, или еще что-то. Но Руслан Хадзыбатырович был человеком очень демократических взглядов, с хорошим вкусом в литературе. И я думаю, что он мог печатать на свой страх и риск очень многих молодых местных писателей, если считал это необходимым, которые вызывали возмущение у наших авторитетных авторов старшего поколения.

— Были ситуации, когда Руслан Хадзыбатырович вмешивался в текст, советовал что-либо изменить, или улучшить?

— В моей мини-повести "Огни дискотек" изначально была финальная фраза, которую он убрал. Он объяснил мне, почему ее нужно убрать, и я сразу все понял и, действительно, рассказ зазвучал лучше. Я помню и ценю то его объяснение, потому что это был отличный совет.

— Какие писатели были тебе близки в те времена?

— Я помню, что тогда мы где-то разыскали книжку Джека Керуака "В дороге", и она произвела на меня сильное впечатление. Вообще, в те времена я сильно увлекался американской прозой XX века и помню, как в 11 классе прочитал повесть "Над пропастью во ржи" и то, как она меня перевернула. Тогда я читал запоем, но, в первую очередь, американскую и французскую литературу.

— А кого из французов?

— В первую очередь, Камю. Его проза произвела на меня невероятное впечатление, и я настолько был одержим его идеями, что когда успешно закончил университет, и мама спросила меня, что бы я хотел получить в качестве подарка к этому событию, я попросил пятитомник Камю — полное собрание всех его произведений, который незадолго до этого я увидел в магазине. Она подарила мне этот пятитомник, и я до сих пор периодические его перечитываю. Моя любовь — ранние алжирские рассказы. Это то, что навсегда останется внутри меня.

— Как ты выходил из безысходности, которая есть в его литературе?

— Я не согласен с этим утверждением и не понимаю о чем речь, о какой безысходности? Проза Камю дарит мне счастливые чувства, если не углубляться в конкретные философские рассуждения, что может занять очень много часов. Да, я действительно чувствую, что Камю испытывал нечто — те же чувства, что испытывал и я —  просто он гений, который смог это выразить. Наверно, писательский талант в этом и заключается — чувствуем-то мы все, но не каждый может выразить эти чувства на бумаге.

Когда во мне слишком долго что-то бродит, и я никак не могу воплотить свою задумку в рассказ или в песню, то испытываю от этого дискомфорт и печаль, а если наконец получается что-то создать, то это, конечно, дарит массу приятных эмоций. И я очень рад, что, в каком-то смысле, я вернулся если не в литературу, то хотя бы в эту атмосферу, и сейчас буду больше вращаться не в журналистских кругах, а в писательских. Ведь я пришел в журналистику из писательства, и сейчас у меня ощущение, что я возвращаюсь туда, откуда я когда-то начал, и это дарило мне много положительных эмоций.

— Как мама оценивала твое творчество, что она говорила, когда опубликовали первые рассказы?

— Когда в 1999 году в журнале опубликовали "Огни дискотек", то я стал самым популярным писателем "среди моей мамы". Она была большой поклонницей той мини-повести, но последующие рассказы, в которых я попытался изменить стиль изложения, она критиковала. А изменил я стиль, потому что мне надоел этот искренний поток сознания от первого лица, мне захотелось уйти от этого в более отчужденную форму изложения. И я начал писать рассказы от третьего лица. Но в итоге они мне и самому не нравились, так что с мамой я согласен полностью. Конечно, если бы она сейчас была жива, то была бы очень счастлива моему назначению, это бы стало фантастической радостью для нее.

Родители были очень начитанными, что, в принципе, в то время для Советского Союза не было чем-то из ряда вон выдающимся. Они выписывали журнал "Иностранная литература" и когда я чуть подрос, то стал перечитывать все номера прошлых лет и находил много интересных авторов. Конечно, это формирует творческий потенциал, а с другой стороны, творчеством становятся и какие-то события в твоей жизни, которыми ты хочешь поделиться. Вот есть Тамерлан Тадтаев, который никогда не писал рассказы, только воевал и ему было уже за сорок лет, когда он вдруг не смог больше держать в себе все пережитое и стал им делиться. И родился отличный писатель.

— Сделала ли повесть тебя ближе к маме? Ты же закрытый человек, и может быть, она узнавала тебя больше, когда читала твои рассказы?

— Я надеюсь, и мне хочется верить, что мама узнала меня больше благодаря той повести, в которой было очень много фактов из моей настоящей жизни и моих мыслей. Но, по факту, мы не то, чтобы стали намного ближе, просто мы всегда отлично дружили.

— Насколько трудно быть искренним? Все-таки ты раскрываешь себя широкой публике.

— Я не знаю, задачу быть искренним я перед собой не ставлю, просто я чувствую в себе какую-то речь и делюсь ей.

— Удалось ли тебе приучить сына к чтению, насколько Гайто любит книжки?

— Старшему сыну 9 лет, и он очень любит читать и конечно же знает, почему его назвали Гайто. Для меня Гайто Газданов — один из самых любимых писателей, и я очень рад, что мой сын носит его имя.

— Если мы заговорили о Гайто Газданове… Если бы не было эмиграции и всей трагедии в его судьбе, как ты считаешь, были бы его произведения настолько же сильными?

— Конечно, если бы всего этого не случилось, Газданов был бы совершенно другим писателем. Резкие перемены, которые случаются в молодом возрасте у человека творческого склада, требуют выхода и дают толчок к чему-то… Если бы в моей жизни не было переезда из Тбилиси во Владикавказ в 1991 году, то, как минимум, не было бы повести "Огни дискотек", которую, кстати, очень любил Руслан Хадзыбатырович и, возможно, я бы сейчас не сидел здесь и не стал бы главным редактором журнала "Дарьял".

— В романе "Вечер у Клэр" герой выпадает из реальности, живет в параллельном мире, ты знаком с этим?

— Мне это очень знакомо. Причем это подхватывает в самые неожиданные моменты. Иногда бывает так, что ты просто перестаешь существовать в этой реальности, причем будучи абсолютно трезвым и в хорошем состоянии духа. Случается какой-то щелчок, и непонятно что может служить этому причиной, но тебя переключает, ты на какое-то короткое время просто оказываешься в своем вымышленном мире, но этот мир настолько ярко проступает перед твоими глазами, что порой, когда возвращаешься, испытываешь шок и спрашиваешь себя, а где ты сейчас был.

— Страшно бывает?

— Нет, я люблю эти приключения. Последний раз это случилось со мной на Зеленом рынке, как ни странно.

— Ты продолжаешь в эти моменты двигаться, говорить?

— Нет, я просто стоял на рынке и меня куда-то "понесло".

— Известно, что в редакцию присылают очень много текстов. Тот объем, который уже скопился за последнее время, ты будешь читать?

— Конечно, я хочу посмотреть, но невозможно прочитать все — на электронную почту журнала приходит очень много материалов и невозможно отсмотреть все, что приходило хотя бы за последние несколько лет. В этом смысле я очень доверяю мнению Ольги Эрнестовны Тотровой и Таймураза Алибековича Саламова, которые на первом этапе отбирают то, что по их мнению, достойно серьезного обсуждения для публикации в журнале, и я уже подключился к этому этапу.

— Каков процент местных авторов и тех, кто присылает тексты из других регионов?

— Большая часть — местные авторы, но в то же время мне кажется, что журнал не должен замыкаться на них, ведь "Дарьял" — не осетинский журнал для осетин. Это интернациональный журнал с осетинским акцентом, и он всегда таким был. Хорошо помню, как в конце 90-х в "Дарьяле" опубликовали знаменитое "Столкновение цивилизаций" Самуэля Хантингтона, очень актуальное на тот момент произведение о будущем нашей планеты. Я бы хотел, чтобы журнал продолжил эти традиции расширения горизонтов читателей. Только что я читал переводы немецкого поэта Рольфа Брикманна, которые сделал наш замечательный переводчик Аркадий Золоев. Мне кажется, что это уникальный контент — это стихи, которые раньше не были переведены, и вот наш осетинский переводчик сделал это. Замечательные стихи, мне очень понравились, и я думаю, что они будут опубликованы в ближайшем номере.

— Готов ли ты уже к ситуации, когда к тебе приходит молодой автор с рукописью, и тебе надо быть откровенным в оценке его творчества. Сможешь ли ты сказать "лучше не пишите", или ты постараешься как-то мягко выйти из ситуации? Как поступать правильно, чтобы не сломать судьбу человеку, почувствовать, есть ли талант?

— Я даже уже представлял ситуацию, когда ко мне приходит какой-нибудь молодой автор и дает мне рассказ о дожде… Честно, я не знаю, как я отреагирую, у меня еще нет этого опыта. Конечно, я бы постарался найти что-то, за что можно зацепиться и даже если я не буду публиковать рассказ в журнале, то все равно я бы хотел поговорить с автором и объяснить ему, почему я не готов публиковать его творчество сейчас и как, возможно, стоило бы сделать так, чтобы в следующий раз у него получилось лучше. Я имею ввиду, что я не тот человек, который скажет напрямую: "Знаешь, тебе лучше не писать".

— Есть уже какие-то первые замыслы и задумки, которые будут воплощаться?

— Пока я ограничусь тем, что скажу о намерении продвигать журнал в социальных сетях и, в целом, в Интернете. Конечно, это необходимо делать, и в самое ближайшее время мы начнем эту работу. Что касается самого журнала, то уже есть много идей, коллектив журнала готов их обсуждать, но пока я не могу их озвучить. Пока я пытаюсь сформулировать новые мысли, а потом мы уже обсудим их, что-то пойдет, что-то — нет.

Юрий Астемирович Фидаров в лице комитета по делам печати и массовых коммуникаций готов всячески поддерживать нас. Они очень хотят, чтобы журнал вновь "зазвучал", и к нему вернулась слава былых времен, они часто говорят: "Мы помним как "Дарьял" обсуждался в 90-е годы и мы очень хотим, чтобы к журналу вернулся былой интерес". Весь коллектив журнала тоже этого хочет.

— В следующем номере, который выйдет в апреле, будет уже чувствоваться, что есть ты?

— Наверно, что-то будет чувствоваться, там уже будет моя редакторская колонка, которая станет регулярной, но о какой-то резкой смене имиджа говорить не стоит, мы будем медленно и спокойно работать в этом направлении. Я уже отбираю материалы для нового номера. Только что Тамерлан Тадтаев прислал мне абсолютно свежие рассказы, которые нигде не были опубликованы, и мы с удовольствием их опубликуем. На мой взгляд, Тамерлан Тадтаев — очень важный автор.

— Чувствует ли Алан Цхурбаев, что новая должность уже не даст возможности "рок-н-роллить"? К примеру, публиковать видео, в которых ты едешь в метро в Чикаго и поешь песни с чернокожим попутчиком?

— Нет ничего страшного в том, чтобы иногда "порокнроллить" и похулиганить. Скоро, надеюсь, будут и новые песни от меня. Я не думаю, что должность главного редактора литературного журнала накладывает запреты на другую общественную жизнь, и это не значит, что я буду со всеми теперь исключительно официально общаться — в галстуке и все такое. Я остаюсь таким же открытым и доступным. В социальных сетях и своем блоге я буду продолжать делиться мыслями и реагировать на какие-то события в нашей республике